ПЕРЕХОД
К НОВОЙ РЕАЛЬНОСТИ

Евгений, не так давно ЦБ утвердил Людмилу Коган в роли инвестора УРАЛСИБа. Почему ваша семья выбрала именно ее в качестве инвестора?

Для нас — и для семьи, и для группы компаний — смерть Владимира Игоревича (Когана) была, естественно, очень тяжелым событием. И личным, и с точки зрения бизнеса. Мы были заинтересованы максимально сохранить то, что Владимир Игоревич выстроил и заложил. Я имею в виду и бизнес-­вопросы, и отношения с клиентами, и семейные ценности. По­этому для нас как для группы то, что Людмила Валентиновна стала наследником, стало максимально простым переходом в новую реальность. Это позволяет не менять принципы управления, модель принятия решений и сконцентрировать собственность в одних руках.

Вы в УРАЛСИБе уже несколько лет…

Когда Владимир Игоревич решил поучаствовать в конкурсе по санации УРАЛСИБа, мы с командой в банке БФА уже успели пройти острую фазу кризиса 2014 года, хорошо себя зарекомендовали, поэтому он и предложил мне возглавить направление по подготовке к конкурсу. А после того как выиграл его, возглавить команду по санации.

Но абсолютно все ключевые решения — стратегические, кадровые — Владимир Игоревич контролировал.

Изменились ли отношения с крупными клиентами после ухода Владимира Когана?

УРАЛСИБ — универсальный банк, для нас важны и розничное направление, и направление малого бизнеса. Владимир Игоревич не встречался с большим количеством корпоративных клиентов. Всегда на этих встречах присутствовал я, и вся дальнейшая работа передавалась либо мне, либо ответственным менеджерам по работе с этими клиентами.

Поэтому после его ухода у наших клиентов не появилось дополнительного дискомфорта или неуверенности. На­оборот, на мой взгляд, они видят, что мы продолжаем следовать той же стратегии, что наши подходы не изменились и что даже при уходе ключевой фигуры банк продолжает работать.

Хочу подчеркнуть, что Владимир Игоревич, даже если клиенты и были с ним знакомы, никогда не влиял ни на внутреннюю работу банка, ни на решения кредитного комитета. Это была его принципиальная позиция: работа кредитного комитета является абсолютно независимой. С этой точки зрения для клиентов вообще ничего не поменялось. Мы придерживаемся той же позиции, это позволяет нам очень внимательно относиться к риску.

Какие проблемные кредиты и активы, доставшиеся в наследство от прошлого мажоритарного собственника Николая Цветкова, до сих пор находятся на балансе банка? Что еще не удалось «расчистить»?

У банка «УРАЛСИБ» на момент захода на санацию был накопленный объем проблемных кредитов, и практически со всеми проблемными клиентами мы стратегию либо уже реализовали, либо находимся в завершающей стадии. Предыдущего мажоритарного акционера и предыдущую команду топ-менеджеров нельзя заподозрить в недобросовестности — это абсолютно порядочные профессионалы, поэтому каких-то критических проблем не было.

На балансе действительно есть еще не проданные активы недвижимости, которые остались от Николая Цветкова. Но они появились в результате того, что в конце 2014 года Николай Александрович вносил свои личные активы в качестве материальной помощи в капитал банка, для того чтобы его поддержать и не допустить санации. Я, честно говоря, не слышал о других примерах, когда собственники поддерживали своими активами падающие банки. Большая часть непрофильных активов продана, и мы продолжаем исповедовать стратегию по реализации всех этих активов. К продаже остался небольшой объем, крупных и каких-то знаковых объектов нет, есть отдельные офисные помещения в Москве и регионах.

Когда план оздоровления уже был утвержден, начался кризис, связанный с пандемией коронавируса. Оценивали ли вы его последствия для банка и рассматриваете ли возможность изменения плана санации?

Наверное, не ошибусь, если скажу, что практически никто не ожидал, что будет подобная эпидемиологическая обстановка. Многие предсказывали кризисные явления — те уровни, которые показывали американские фондовые рынки, у многих вызывали опасения, что рынок перегрет. Пандемию никто реально не ожидал.

Мы изначально, когда только начинали санацию банка и писали первую стратегию, не заходили в высокорисковые сегменты. Исходили из того, что должны работать так, чтобы максимизировать успешность санации. Да, понятно, что в некризисные годы мы не так активно, как некоторые наши коллеги, наращивали кредитные портфели, однако делали мы это сознательно, чтобы быть готовыми к кризису. Мы понимали, что в тот или иной момент он может наступить, и для нас это не должно оказаться неожиданностью. И я не вижу сейчас оснований каким-то образом менять план финансового оздоровления, который был согласован.

В апреле рейтинговое агентство Fitch Ratings изменило прогноз на «негативный» у рейтингов 15 российских частных банков, в том числе УРАЛСИБа. В Fitch отмечают, что кризисная ситуация повлияет на все банки, но у частных нет фактора господдержки. Согласны ли вы, что УРАЛСИБ можно отнести к группе повышенного риска, так как банк частный и находится на санации?

Нет, абсолютно не считаю, что в связи с этим УРАЛСИБ можно отнести к банкам с повышенным уровнем риска. Тем более что другое рейтинговое агентство S&P подтвердило наш рейтинг и оставило прогноз стабильным, не ухудшая его. У рейтинговых агентств действительно существует предвзятое отношение к санации, которое в том числе связано с рядом неуспешных эпизодов. В нашем случае, я считаю, с одной стороны, это дает нам некий запас прочности, с другой - к нам применяется особый контроль. Практически все сделки находятся под контролем ЦБ и АСВ, что, естественно, держит команду в тонусе и не дает принимать необдуманных решений.

Глава Счетной палаты Алексей Кудрин говорил, что вскоре у заемщиков начнутся проблемы с платежеспособностью и кризис ударит по ним. Согласны ли вы с такой оценкой? Какие условия закладываете в стресс-тесты, которые проходит банк?

Мы действительно видим некоторое, пока несущественное, ухудшение кредитного портфеля. И готов подтвердить, что пока никто не видит всей картины целиком. Негативный эффект сейчас, естественно, на банках не до конца отразился.

Мы изначально очень консервативно подходили к нашему балансу. Стресс­тесты строили излишне жесткими. Однако при всех возможных негативных ситуациях мы продолжаем соблюдать нормативы. Если прикинуть на пальцах: при увеличении стоимости риска в два раза, что уже достаточно экстраординарная ситуация, мы все еще остаемся прибыльными, причем с достаточным запасом. И даже при большем увеличении стоимости риска мы соблюдаем все нормативы, что для нас является одним из основных приоритетов. Возможности какой-то катастрофической ситуации для нас я не вижу. Что будет в принципе с экономикой, пока рано говорить.

Основной сценарий стресс­тестов какие показатели предполагает? По стоимости риска, по курсу доллара, цене на нефть?

Давайте пройдем по негативному сценарию. Мы изначально закладывали в негативный сценарий падение среднегодовой цены на нефть до 30 долл. /баррель, и, в принципе, не думаю, что среднегодовая цена в 2020 году опустится ниже. Закладывали ослабление курса руб­ля. По кредитному риску мы брали для себя за основу 2008 год, когда удар был наиболее сильным, а по риску ликвидности брали за образец кризис 2014—2015 годов, когда у банков были существенные оттоки. При этих условиях мы продолжаем соблюдать все нормативы и продолжаем работать по той бизнес-модели, которая сейчас у нас есть. Все, что будет лучше, естественно, дает нам дополнительную прибыль.

Что изменилось из-за кризиса в работе банка? Вы говорили про консервативный подход. Может быть, он стал еще более консервативным? Мы видим, что другие банки часто перестают кредитовать заемщиков из пострадавших отраслей.

Консервативный стратегический подход, которого мы придерживались, позволяет нам сейчас кардинально не менять подходы к финансированию клиентов. Мы не закрыли финансирование физических лиц «с улицы», мы не подняли минимальный первоначальный взнос по ипотеке и не планируем этого делать, он остался на уровне 10%. Мы не закрыли ни одно из направлений бизнеса.

Государство активно предлагает программы поддержки заемщиков из пострадавших отраслей. Как правило, госбанки в числе первых, кто в эти программы заходит. Видите ли проблему в том, что кризис усиливает их доминирующее положение?

Нет, мы также работаем практически по всем направлениям по программам поддержки заемщиков. Предоставляем кредитные каникулы, у нас есть своя программа реструктуризации кредитов, у которой нет ограничений ни по суммам, ни по срокам. Мы также начнем участвовать в программе ипотеки под 6,5%. Так что не считаю, что наносится какой-то ущерб конкуренции.

Для компенсации расходов на поддержку граждан было объявлено о введении налога на доходы по вкладам свыше 1 млн руб. Банки заявляли, что граждане начали забирать вклады. Как это может отразиться на ликвидности?

На мой взгляд, если клиент снимает деньги со счета в банке и перестает получать доходность по депозиту, он теряет гораздо больше, чем при уплате налогов с этого дохода. Не уверен, что это абсолютно логичное поведение клиентов. Действительно, непосредственно после того, как мера была объявлена, мы видели небольшой отток, который достаточно быстро, после получения всех разъяснений от Центрального банка, замедлился. Этот эффект к настоящему моменту уже компенсирован. В целом с начала года мы, наоборот, видим чистый приток средств клиентов более чем на 5 млрд руб., и какой-то негативной динамики сейчас не наблюдаем. По ликвидности мы всегда, в связи с тем что банк находится на санации, держали и держим двойной запас относительно нормативных значений, что позволяет нам комфортно следить за развивающейся ситуацией.

Как будут обстоять дела с кредитованием после завершения пандемии?

Я считаю, что во втором полугодии у нас должно начаться восстановление. Мы всерьез не рассматриваем ситуацию, когда режим самоизоляции продлится до года и люди не смогут физически тратить деньги, работать или покупать какие-то вещи. Не вижу большого риска, связанного с тем, что некого будет кредитовать.

Дело скорее в страхе, люди не будут чувствовать себя так уверенно, как до кризиса.

Крупные банки, и мы в том числе, работают с сознательными клиентами, которые всегда рассчитывают для себя посильный уровень долговой нагрузки. С этой точки зрения проблема закредитованности населения и проблема компаний с непосильной долговой нагрузкой крупных банков касается не в первую очередь. Конечно, подходы к риск-менеджменту у МФО (микрофинансовых организаций) с точки зрения кредитования физических лиц гораздо более расслабленные, и для их клиентов кредитная нагрузка может стать существенной или даже непосильной.

В прошлом году кредиты корпоративным клиентам УРАЛСИБа сократились на 20 млрд руб. в основном за счет хороших ссуд (первой стадии) и плохих (третьей стадии). Как вы объясните динамику портфеля?

У нас погашались крупнейшие кредиты, мы сознательно стремились к тому, чтобы портфель был более диверсифицированный, чтобы ни один крупный дефолт не мог существенно повлиять на прибыль банка. Для нас целью было, чтобы даже самый крупный дефолт заемщика банка влиял не более чем на месячную прибыль.

Так как банк находится в санации, он может не выполнять нормативы достаточности капитала. Воспользуется ли УРАЛСИБ этой возможностью во время кризиса?

По плану финансового оздоровления мы должны выйти на соблюдение всех обязательных нормативов банка в 2022 году. По факту мы начали делать это уже с 1 апреля 2019 года, то есть на три года раньше. Для нас это принципиальная позиция — продолжать соблюдать нормативы.