АЛЕКСЕЙ ВОЛИН:
СОВЕТЫ ДЛЯ ПРОСТЫХ ОЛИГАРХОВ

Когда начиналось обсуждение закона о суверенном Интернете, сама мысль об ограничении Интернета государственной границей казалась шуткой. В апреле этого года закон был принят Госдумой и мы поняли, что с нами не шутили. Скажите, мы теперь будем жить, как в Китае, без привычных всем соцсетей? Или этот закон предполагает что-то другое?

Наверное, начать нужно с того, что мы никогда не будем жить, как в Китае. Потому что Россия и Китай — очень разные страны, Интернет в России и Китае тоже разный. Этому способствует целый ряд условий.

Первое и самое главное — в Китае количество пользователей Интернета составляет 800 млн человек, в России — в 10 раз меньше. 800 млн — это вполне самодостаточный рынок, который может жить внутри себя. А 80 млн — не тот объем рынка, который может быть полностью самодостаточным.

Второе. Когда мы говорим про российский Интернет, то должны отдавать себе отчет в том, что Рунет — это не только граждане Российской Федерации. Это люди, которые говорят на русском языке или используют его в качестве первого или второго языка. Таких людей в мире 300 млн, что вдвое больше, чем население РФ. Поэтому сама идея изоляции по границам Российской Федерации своего Интернета означает уменьшение вдвое пользователей Рунета, а в этом никто не заинтересован.

Третье. Изоляция Интернета — очень дорогое удовольствие. Оно исчисляется десятками миллиардов рублей, и таких средств никто никогда не собирался на это тратить.

И, наверное, самое важное, четвертое. При всех этих миллиардах (а в Китае тратятся десятки миллиардов долларов) те люди, которые хотят обойти известный китайский файервол, делают это примерно минут за 12, наиболее продвинутые — за 7. Любой человек, который был в Китае и не хотел быть ограниченным китайскими фильтрами, в течение этого времени или устанавливал, или пользовался уже скачанным VPN и файервол обходил. Потому что ограничения Интернета — это история для тех, кто согласен в ней жить. Вот большинство китайцев согласны: для 80% пользователей китайского Интернета вполне хватает того, что им разрешено, а те, кому не хватает, свои желания полностью реализуют.

Так что принятый закон о суверенном Интернете — это не про Китай. Он про устойчивость работы российского сегмента сети Интернет на национальной территории Российской Федерации. Задача закона — сделать так, чтобы Интернет в России не мог быть отключен извне и чтобы извне нельзя было создать перебои в его работе.

Для этого необходимы несколько вещей: иметь корневые серверы на территории России, иметь дата-центры на территории России и смотреть, что происходит в точках трафика.

Вот тут совсем непонятно. А что такое точки трафика?

Это, по сути, переходные пункты, связывающие российский Интернет с зарубежным. Вопрос заключается именно в том, чтобы понимать, что осуществляется на точках трафика и каким образом они работают.

Потому что если ваши серверы находятся вовне и маршруты идут вовне, то ничего не стоит прервать такую связь. А еще несколько лет назад так и было, когда пользователь в Москве общался с пользователем в Воронеже через Амстердам, то есть трафик выходил за пределы территории и возвращался обратно. Поэтому при желании достаточно было в Амстердаме создать помеху, и е-майл, посылаемый из Москвы в Воронеж, уже бы не дошел. Так что история про суверенный Интернет — это история про бесперебойную доступность услуг. Здесь нельзя забывать, что, кроме любимых соцсетей, Интернет предлагает и такие «ненужные» электронные сервисы, как госуслуги, онлайн­банкинг, интернет­магазины. Гарантированное исключение попыток внешнего воздействия на них — основное в законе о суверенном Интернете.

Это обнадеживает. Потому что около года тому назад у нас была горячая дискуссия по поводу отключения «Телеграма», и вы сказали, что это сделать невозможно. Время показало, что вы были абсолютно правы. А что, на ваш взгляд, будет дальше? «Телеграм» останется скорее жив или скорее мертв?

«Телеграм» таки жив.

А этот мессенджер будет по-прежнему активно развиваться?

Будет ли развиваться какой-то конкретный мессенджер, зависит от того набора услуг, который он предлагает, и количества денег, вложенных в его развитие. Да, в настоящий момент мы видим, что развитие «Телеграма» происходит достаточно интенсивно, но он точно не монополист. Достаточно успешно развивается тот же «Вотсап», стартует и набирает популярность «Там-там», те люди, которые работают с Китаем, пользуются WeChat. И, собственно говоря, то, что основатель «Телеграма» публично выступает с критикой «Вотсапа», говорит о том, что «Вотсап» начинает кому-то наступать на пятки. Это рыночные отношения, это конкуренция.

«Телеграм», конечно, пытаются регулировать, но он по-прежнему остается площадкой, где можно довольно эффективно и относительно недорого подпортить оппоненту репутацию. То есть «Телеграм» — это скорее орудие нападения, чем защиты, хотя мы с вами с весны этого года наблюдаем отличный кейс по успешному антикризисному PR от одной из телеведущих, реализуемый именно на площадке «Телеграм». Но это исключительный случай. А что делать простым российским олигархам, если они, проснувшись одним прекрасным утром, узнали о себе много нового, открыв Интернет?

Во-первых, не нервничать. Все равно уже все всё прочитали.

Во-вторых, прибегать к услугам профессионалов. Только профессионалов нужно выбирать правильных и желательно не пытаться им доказывать, что вы все равно лучше них знаете, что делать с собственной репутацией. Вероятнее всего, не знаете. И, вероятнее всего, в этот момент вы вообще не можете трезво и спокойно оценить ситуацию.

В‑третьих, это опять же не нервничать. Человеческий мозг в состоянии удержать только строго определенный объем информации на единицу времени. И если вы хотите, чтобы негативная информация забылась, то ее надо заместить другой. При этом совершенно необязательно, чтобы она была суперпозитивной. Чем чаще вы говорите, что не крали миллиард рублей, тем больше в умах общественности зреет мысль, что вы этот миллиард украли. Вместо того чтобы акцентировать внимание на украденном миллиарде, наполните рынок любой другой информацией. Лучше пусть обсуждают вашу тещу или детей.

В‑четвертых, не надо тратить деньги на то, чтобы очистить Интернет от негативных упоминаний. Деньги потратите, а упоминания останутся. Информация не исчезнет из Сети окончательно, даже ваши дети и внуки, затратив некоторое количество времени и усилий, смогут ее найти.

Так что лучшее, что можно сделать, чтобы не краснеть перед внуками, — помнить, что записать разговор или сфотографировать вас могут абсолютно в любой момент, и не давать поводов для появления нежелательных новостей о себе.

Мы лет 20 хороним телевидение, которое умирает, придушенное Интернетом. А так ли существенно падает рейтинг телевидения как рекламного носителя по сравнению с Интернетом?

В абсолютных цифрах рейтинг телевидения не падает, а, наоборот, растет. В доле — да, конечно, Интернет свою долю увеличивает. Но Т В остается достаточно серьезным рекламным носителем, и здесь крайне показательным и определяющим является один маленький штрих: очень большое количество интернет­компаний заказывает телевизионную рекламу. Другое дело, что и Интернет, и телевидение поглотили те бюджеты (достаточно немаленькие), которые были в наружной рекламе. Вот тут действительно носитель теряет долю.

Сейчас реализуется крупный проект по переходу на цифровое ТВ‑вещание. Как он проходит?

К моменту работ по отключению аналога (а это конец 2018 года) свыше 97% жителей России уже использовали цифровое телевидение. Были предприняты колоссальные усилия, направленные на оставшиеся 3%. Ставилась задача, чтобы отключение аналога и переход на «цифру» произошел не просто безболезненно, а незаметно для людей. И это удалось. Сейчас аналог отключен в 64 субъектах Российской Федерации, без него живет уже 110 млн человек, и большинство этого перехода не заметили.

Многих рекламодателей интересует вопрос, отразился ли этот переход на рейтингах? Как теперь считают GRP и другие медийные показатели?

Как считали, так и считают. Но главное не это. Самое главное заключается в том, что результаты измерений какие были, такие и остались. Ни рейтинг, ни доли при отключении аналога ни на йоту не сдвинулись. И это при том, что в первые регионы отключения Mediascop направлял дополнительное количество людей. Они расширяли панели, делали дополнительные замеры, потому что всем было безумно интересно, как отключение скажется на рейтингах. Никак.

Вы всегда выступали за то, чтобы сделать закон о рекламе более лояльным к рекламодателям. Вы по-прежнему придерживаетесь этого мнения?

По-прежнему придерживаюсь этого мнения.

Вам занесли?

Нет. Некому заносить. Просто мне кажется абсолютно понятным, что люди болеют алкоголизмом не от того, что им по телевизору показали рекламу водки. Это совершенно другие причины, совершенно другие механизмы. Более того, увидев по телевизору рекламу водки, человек не срывается с места, чтобы срочно принять стакан. Так же, как и любые лекарства: если они человеку не нужны, он никогда не пойдет их покупать. А если ему нужна водка, то он за ней сходит и без рекламы и найдет ее, даже если ее нет в магазине.

Одна из проблем современного Интернета — пиратство, которое очень живуче. Есть ли способы справиться с ним?

С интернет-пиратством везде научились бороться, но оно везде живет. Потому что есть две разные задачи. Первая — создать такие условия, чтобы интернет-пиратство было экономически не эффективным, то есть чтобы на нем нельзя было заработать. Это реализуемая задача. Одно из направлений здесь — это блокировка зеркал. И хотя мы понимаем, что любую блокировку можно обойти, подавляющее большинство людей не хотят заморачиваться с дополнительными усилиями. И если вы заблокировали доступ к какому-то пиратскому сайту, а при этом рядом есть легальный сайт, то у человека возникает дилемма: потратить дополнительные усилия, чтобы перейти на пиратский сайт, или заплатить три копейки и воспользоваться легальным. Опять-таки это удобно только в том случае, если сервис правильно создан. Скорее всего, человек сделает выбор в пользу времени и заплатит эти три копейки. А если легальный сайт работает по рекламной модели, то тем более.

Что делают пираты? После блокировки они ставят зеркала. Мы идем по пути блокировки зеркал, на настоящий момент их заблокировано свыше 5 тыс. Это достаточно хороший результат. Конечно, создаются новые и новые зеркала. Но при каждом новом зеркале падает трафик, и в конечном итоге трафик начинает распределяться. Например, раньше миллион пользователей приходили на один пиратский сайт, его заблокировали. Пиратский сайт создал пять зеркал, и из этого миллиона 200 тыс. просто отпало, остальные 800 тыс. поделились между пятью зеркалами, следовательно, на один сайт стали приходить 160 тыс. вместо миллиона. Мы их тоже заблокировали, еще 20% отпало, на каждый создано еще пять, и в результате количество посетителей на каждом стало примерно 30 тыс. Очевидно, что это уже совершенно другие деньги от рекламодателя. Одно дело, когда приходил пират и заявлял, что у него трафик миллион, и совсем другое, когда он приходит и говорит: «Вы знаете, у меня много сайтов, на каждом из них 30 тыс. посетителей». Это делает пиратство невыгодным, то есть мы можем подорвать его экономические корни.

А вторая задача — искоренить пиратство целиком. Это значит спасение души. Мы не занимаемся спасением душ, этим занимается другая организация. И нам, честно говоря, все равно, кто-то губит свою бессмертную душу, получая пиратский контент с нелегального сайта и портя себе таким образом карму или вход в Царство Небесное, или нет.

Журналистика — ваша родная отрасль. Вы начинали с нее свою карьеру. Многое изменилось в отрасли с тех пор?

В отрасли мы видим два параллельных процесса. С одной стороны, падение качества журналистики, с другой — крики многих представителей индустрии о том, что индустрия гибнет.

На самом деле надо четко понимать: там, где есть качество, никто не гибнет, а когда умирает что-то не очень качественное, то не сильно жалко.

Если говорить о тех, кто пишет об экономике и финансах со знанием дела, то таких журналистов практически не осталось, их буквально единицы. Большинство теперь работают в других местах, которые к журналистике не имеют отношения, а их места заняли далеко не лучшие представители профессии.

Слышу грусть в словах…

Изменилось самое главное: журналист и спикер перестали быть партнерами. И раньше такие случаи бывали, но они были единичными, и, как правило, там обнаруживался «непередаваемый колорит» спикера, с которым в принципе сотрудничать сложно. А сейчас журналисты и источники все больше и больше теряют доверие друг к другу. Происходит это по разным причинам. Во-первых, практически открытое вмешательство владельцев изданий в редакционную политику, когда источник в любой момент может утратить анонимность. Во-вторых, источники тоже научились и активно пытаются использовать журналистов в своих целях. В‑третьих, все то же падение профессионализма. Иногда просто перевирают все, что от тебя услышали, причем не нарочно, а просто в силу непонимания, хотя абсолютно ничего сложного для восприятия ты не сказал. После чего пропадает всякое желание общаться с журналистом, который из раза в раз пишет ахинею, и из раза в раз ты должен ее править, звонить, убеждать, объяснять.

Да, по роду деятельности мы должны отвечать на вопросы прессы. Но я считаю, что мы можем отвечать так, как считаем необходимым. И если те люди, которые тебя подставляют, начинают задавать вопросы, ты им отвечаешь соответствующим образом.

Сейчас вообще появилась определенная категория журналистов, которая делает вид, что во что-то свято верит. И это еще хорошо, если только делает вид, а не свято верит на самом деле. Святая вера, так же как и фанатичное служение чему-либо, еще никого ни до чего хорошего не доводила. Цинизм, как правило, более адекватен и в большинстве случаев более уместен, чем крепко прибитые к носу розовые очки и громкие крики «Верую!».

Что вы думаете о случившемся с Иваном Голуновым?

Я рад, что все закончилось так, как закончилось.